| ||
|
Пытки и казни.
Согласно сектантским правилам конспирации Кунавин д. б. во всем поддержать возведенный на него оговор. Но что-то у скопцов не сработало, возможно, бедолага просто испугался кандалов и каторги, во всяком случае Кунавин вместо тупого запирательства принялся убеждать следователей, что к судьбе своих постояльцев отношения вовсе никакого не имел, а всем распоряжался Егор Иванович. Проведенный у Платицына обыск дал материал в высшей степени интересный. Прежде всего, из изучения приходно-расходных книг скопческого банкира удалось узнать фамилию его главного покровителя в губернском правлении. На протяжении многих лет Платицын исправно перечислял деньги чиновнику Борисову. Тысячные платежи эти проводились совершенно открыто, в бухгалтерских книгах даже не было и намека на попытки каким-то образом их замаскировать. Платицын, очевидно, даже мысли не допускал, что когда-либо его финансовая отчетность попадет на глаза постороннему человеку ! Была арестована и переписка Платицына с Борисовым, надо сказать, весьма трогательная. Особенно примечательно было последнее письмо чиновника, написанное в 1838 г. уже после возбуждения следствия ; в нем Борисов извещал своего благодетеля, что в нынешней обстановке не может принять от него деньги и возвращал Платицыну 1 000 рублей. Отпали всяческие сомнения относительно того, какими именно средствами скопцы "свернули" расследование в 1812 г. Переписка Платицына полностью изобличала скопческих купцов как взяткодателей и клятвопреступников. Влияние платицынских миллионов простиралось далеко за пределы моршанского уезда. Ходатаем за интересы сектантов в столице оказался в то время некто Шеметов. Пользуясь прекрасными личными связями в канцелярии министра юстиции он годом раньше спас от каторги скопца Аристова. Сектанты стали смотреть на него как на человека, способного за деньги лоббировать чьи угодно интересы. После того, как Шеметова представили Платицыну, первый сделался официальным представителем его интересов в Петербурге. Через Шеметова осуществлялась передача денег высшим чинам министерства. При этом и сам делец обогатился. К сожалению, через четверть с лишком века привлечь его к ответственности не представлялось возможным : Шеметов скончался. Постепенно оправились от тяжелого психоэмоционального стресса и пострадавшие девушки, которые смогли дать весьма обстоятельные показания о методах действия скопцов при вовлечении в ряды секты новых адептов. Даже с точки зрения современных знаний о способах работы тоталитарных сект следует признать, что скопцы действовали в высшей степени изощренно и коварно. Прежде всего, они никогда не называли себя "скопцами" и вообще избегали этого слова, предпочитая именоваться "голубями" ( голубь - птица Божия, в хлыстовской трактовке ). В своей работе они ориентировались на людей перехожих, т. е. занятых на сезонных работах, бессемейных, непременно непьющих. Вовлечение нового члена в ряды секты напоминало вербовку шпиона и начиналось, обыкновенно, с "зондажного" собеседования. На постоялых дворах, в трактирах, в дороге особые члены секты вступали с незнакомыми людьми в разговоры о Православной вере, Боге, смысле жизни и пр. Скопцы искали людей с сильным религиозным чувством, их мало интересовали те, кто был одержим культом мирского благополучия. Никогда не высказывая на первых порах прямого порицания Православию, скопческие агитаторы стремились поколебать традиционное христианское мировоззрение потенциального адепта и если это им удавалось сделать, то такой человек получал адрес и условный пароль, используя которые он мог найти в ближайшем крупном городе кров и работу. На работу он попадал, разумеется, к скопцу, но какое-то время оставался относительно этого в неведении. Если вербовщики обязательно были людьми некастрированными, то теперь потенциального адепта окружала настоящая коммуна кастратов. Психологическое воздействие на кандидата постепенно нарастало : с одной стороны на него позитивно воздействовало доброжелательное отношение работодателя, хорошо кормившего и щедро платившего, а с другой - обаяние тайного культа, с красивым ритуалом и необыкновенной мифологией. Важным элементом привлечения новых членов в секту служила концепция наследования : скопец завещал свое имущество отнюдь не лицам, состоявшим с ним в кровном родстве, а своим "духовным детям". Богатства не уходили из секты никогда ; она превратилась в своего рода швейцарский банк, из поколения в поколение накапливая в своих, неведомых миру, хранилищах несметные капиталы. Значительная часть скопцов - более половины - детей не имела, а потому доктрина наследования была исключительно важна для выживания секты. Ясно, что для обычного человека, попавшего в секту, как говорится "с улицы", возможность в одночасье решить все материальные проблемы и зажить сытой жизнью была немаловажным фактором, способствовавшим укреплению его решимости влиться в ее ряды. На определенном этапе, когда заинтересованность потенциального кандидата уже становилась очевидной, ему открытым текстом объясняли какого рода жертв от него ждет "голубино братство" : отречения от Православия, проклятие отца и матери, наконец, "усекновения ключей ада". Эффективность сектантского "промывания мозгов" была столь велика, что на этом этапе у скопческих идеологов проблем практически не возникало - кандидаты на вступление в секту соглашались на все условия. Но дальше начиналось самое интересное : новообращенный адепт исчезал для мира. Экономический механизм секты был чрезвычайно эффективен, но эффективность его обуславливалась не мистическим проведением, а вполне мирской эксплуатацией. Значительная масса скопцов оказывалась на положении нелегальных рабов. Эти люди жили без паспортов, их сознательно отсылали в районы далекие от места вербовки и проживания до вступления в секту. Теперь член секты работал там и столько, где и сколько ему приказывал вкалывать "кормчий". В большинстве случаев о выплате денег за труд и речи быть не могло ; за деньги секта могла бы нанять обычных артельных мужиков. Так что новообращенному полагалась еда да кров. И то, и другое, кстати, было обыкновенно весьма убогим : потребности плоти следовало усмирять ! Именно бесплатный труд рядовых сектантов давал скопческим купцам ту фантастическую прибавочную стоимость, благодаря которой их торговля оставалась вне конкуренции. Скопцы умудрялись действовать под самым носом царской администрации и при этом долгие годы оставались ей совершенно неизвестны. Значительное число членов общин были неучтены, их миграция не поддавалась оценке и контролю ( тем более контролю ! ). И вся эта конспиративная сеть умудрялась десятилетиями действовать в стране, жившей по суровым законам крепостничества ! В отношении девушек, кастрация которых спровоцировала "дело Егора Платицына", сектанты допустили несколько серьезных ошибок, которые они обычно стремились упреждать. Пострадавшие не потеряли связей с родными, которые знали где их можно отыскать и которые, в конце-концов, вмешались в происходящее. Скорее всего, этого бы не произошло, если б скопцы остались верны своей традиционной методике и быстро увезли новообращенных в другое место. Но уверенность Платицына в собственной неуязвимости оказалась столь велика, что подобную предосторожность он посчитал излишней. К счастью для полицейских следователей, психологическое порабощение девушек не было доведено до той стадии, на которой оно приобретало уже необратимый характер. Вверенные попечению православных монахинь пострадавшие смогли восстановить адекватность мировосприятия и активно помогали расследованию. В частности, девушки подробно рассказали о проведенной в отношении них экзекуции. Она была проведена в доме Егора Ивановича Платицына, если точнее - в огромном подвале под одним из его домов. Скопческий банкир владел четырьмя большими домами, выходившими на соборную площадь Морши ; дома были связаны между собою системой подземных переходов. Их даже трудно было назвать подвалами - тут, скорее, подходил эпитет катакомбы. Девушки рассказали, что там не только осуществлялись эти страшные операции : по сектантским преданиям в этих мрачных подземельях скопцы хоронили жертвы неудачных операций по оскоплению. Т. е. платицынские хоромы стояли, строго говоря, на братской могиле. Разумеется, эта информация привлекла к упомянутым подвалам большой интерес. Подвалы были практически пусты - их не использовали как погреба или склады. Не существовало никакого рационального объяснения тому, зачем они вообще были построены в своем нынешнем виде. Весьма примечательны были двери на входах в эти подвалы - они были оборудованы таким образом, что обеспечивали абсолютную звукоизоляцию. Для подтверждения последнего был даже проведен специальный эксперимент, который подтвердил, что из-за дверей человеческий крик не доносится, а пистолетный выстрел едва слышен. А что же сам Егор Иванович Платицын ? Как действовал он, почувствовав, что откупиться от Закона на этот раз уже, видимо, не получится ? Та спесь, что демонстрировал Егор Иванович вначале расследования, соскочила с него довольно быстро. Как только стало известно, что девушки дали показания о том, что все членовредительские манипуляции проводились над ними в подвале дома Платицына, скопческий "кормчий" резко сдал. Еще бы ! Перед ним на старости лет замаячила каторга. До тех пор, пока потерпевшие молчали, можно было все грехи валить на Кунавина, но как только завеса умолчания была прорвана правду никак уже было не утаить. Будь на месте Платицына человек помоложе - его бы точно отправили в тюрьму, но поскольку подозреваемому шел восьмой десяток, то его до поры не трогали. Наконец, в 1841 г. "кормчий" скончался. Случилось это в тот момент, когда на свет родилось предписание губернатора о его аресте. Т. е. смерть скопческого банкира оказалась до такой степени своевременна, что послужила источником для разного рода скандальных предположений. Впрочем, версии о самоубийстве и убийстве официального подтверждения не получили. Смерть Егора Ивановича Платицына лишило "расследование 1838 г." всякой судебной перспективы. Пострадавшие не могли дать никаких существенных показаний на других лиц : все, поименованные девушками люди либо оказывались мертвы, либо их просто-напросто не удавалось обнаружить ( вот он, механизм скопческого подполья в действии ! ). Дело в конце-концов было закрыто. Хотя никто из администрации края не сомневался в том, что умерший Платицын был главой местной скопческой общины, власти не сумели на основании этого добиться отписания в казну недвижимости умершего. Понятно, что если бы сектанты лишились имущества своего богатейшего члена, это оказалось бы серьезнейшим ударом для их движения. Но история не знает сослагательного наклонения, а потому огромное состояние Егора Ивановича Платицына, овеществленное в деньгах, разнообразном имуществе, постройках и жилье унаследовал племянник скопческого "кормчего" - Максим Кузьмич Платицын. Впрочем, он унаследовал не только богатства дяди, но и его титул. В 1841 г. 36-летний Максим Платицын возглавил моршанский скопческий "корабль" и повел его дальше, во всем полагаясь на заветы своего мрачного предшественника. Антигуманный характер секты не мог смягчаться, напротив, ужесточение норм внутриобщинной жизни и приемов конспирации являлось залогом ее выживания в мире, который идеологи скопчества считали тотально враждебным. А раз так, то и столкновения подпольной секты с законом становились неизбежны. В 1841 г. по приказу министра внутренних дел Российской Империи Л. А. Перовского сотрудник этого ведомства Н. И. Надеждин подготовил весьма обстоятельный исторический обзор развития секты "скопцов". Доклад Надеждина был представлен Министром внутренних дел Государю Императору для ознакомления и по повелению Николая Первого в 1842 г. издан отдельной книгой под названием "Исследование скопческой ереси". Тираж издания составил 25 экземпляров, которые были распространены по утвержденному Николаем Первым списку высших сановников Империи. Можно утверждать, что только с этой поры государственная власть стала проникаться сознанием той угрозы обществу, которую несло в себе скопческое сектантство. Книга Николая Ивановича Надеждина, бескомпромиссно разоблачавшая изуверство "Божьих голубей", проиводила огромное впечатление на всех, читавших ее. Потрясение от прочтения книги было тем большим, чем меньше об этой теме человек знал прежде. Осип Антонович Пржецлавский, член Совета министра внутренних дел по делам книгопечатания, в своих мемуарах такими словами охарактеризовал впечатление, произведенное книгой Надеждина : "Кому учение и исповедание веры скопцов неизвестны, тот никогда не составит себе понятия до какой степени ( ... ) способность мышления может уклониться от прямого пути и в какую бездну нелепостей заведет его ( т. е. мышления - прим. murder's site ) путь , вышедший с ложной точки отправления". Д е л о М а к с и м а П л а т и ц ы н а ( "расследование 1868 г." ) имело довольно длинную и запутанную предисторию. Фактически оно началось еще в 1862 г., когда чиновник губернской канцелярии Боголюбов написал свой первый донос на Максима Кузьмича Платицына. Чиновник, выехавший в моршанский уезд для исполнения реформы, начатой Манифестом от 17 феврал 1861 г. ( об отмене креопстной зависимости ), столкнулся с противодействием местной администрации, возглавляемой Максимом Платицыным. Боголюбов довольно быстро разобрался в сути поставленных ему препон и - следует отдать ему должное ! - не спасовал перед лицом могущественного противника. В течение ряда лет он написал последовательно несколько доносов как в полицию, так и в Третье отделение Его императорского Величества канцелярии, в которых доказывал, что Максим Платицын фактически саботирует исполнение Манифеста об освобождении крестьян и, являясь главой мощной скопческой общины, фактически превратился в местного царька. Смелого чиновника без преувеличения можно сравнить с ветхозаветным Давидом, вышедшим на бой с огромным Голиафом. Силы оказались явно неравны. Сначала Николай Боголюбов был переведен в другое подразделение, затем - вовсе отставлен от должности ; на него неизвестными лицами было совершено нападение, едва не стоившее ему жизни... В конце-концов, весной 1867 г. несчастного чиновника по обвинению в клевете на "наследственного Почетного гражданина Максима Кузьмича Платицына" посадили в тюрьму. Общественное мнение к этому моменту было уже настроено таким образом, что практически все смотрели на Боголюбова как на полусумасшедшего, одержимого бредовой идеей "разоблачения скопцов".
| ||
| . |
