Пытки и казни.
СКОПЧЕСКИЕ ПРОЦЕССЫ.
( фрагменты истории изуверской секты )
стр . 6
И совсем бы уж трагичной оказалась бы будущность этого честного и достойного человека, если бы в его судьбу не вмешалось Провидение. В
начале 1868 г. в Морше были насильно оскоплены два человека - мещане Котельников и Холопов. Им удалось покинуть враждебный уезд и
добраться до Тамбова, где их принял гражданский губернатор Николай Михайлович Гартинг - человек новый в губернии, появившийся тут
уже после реформы 1861 г. в рамках политики Императора Александра Второго, обновлявшего высший административный аппарат государства.
Он был потрясен до глубины души рассказом двух взрослых и сильных мужчин, оказавшихся совершенно беззащитными перед мощью преступной
секты, фактически узурпировавшей власть в уезде. Перед скопческой агрессией ( иной термин и подобрать трудно ! ) оказывались беззащитны
как местные жители, так и люди проезжавшие через уезд. Местная полиция игнорировала все жалобы как на скопческую пропаганду, так и на
прямые нападения с целью кастрации людей, а потому население уезда чувствовало себя совершенно беззащитным.
Губернатор вспомнил о том, что еще не так давно о ненормальной ситуации в моршанском уезде ему уже докладывали. Гартинг затребовал
все докладные записки по этому поводу ; так некоторые из донесений Боголюбова попали на стол нового губернатора. Гартинг осведомился о
судьбе их автора. Он был поражен, узнав, что уже 11 месяцев Боголюбов томился в застенке. Губернатор получил еще одно подтверждение огромного
влияния сектантов.
Гартинг распорядился немедленно освободить Боголюбова из местной тюрьмы, благо власть губернатора позволяла сделать это без особых
проволочек.
Желая покончить с засильем скопцов в губернии и не полагаясь на честность чиновников своей администрации губернатор обратился за помощью в
столицу. Он попросил предоставить в его распоряжение надежного человека, способного возглавить расследование злоупотреблений в моршанском уезде
и никак не связанного с губернским обществом. В глубокой тайне из Санкт-Петербурга в Тамбов был командирован жандармский офицер Шкот, который,
явившись к губернатору, представился и попросил несколько дней для ознакомления с обстановкой. Наконец, после изучения соответствующих материалов,
Шкот сообщил Гартингу, что готов выехать в Моршанск.
С предписанием губернатора на руках офицер прибыл в уездный городишко вечером 24 декабря 1868 г. За несколько часов до его приезда губернатор
официальной телеграммой известил моршанского судебного следователя о том, что последнему надлежит принять участие в обыске по адресу, который будет
сообщен жандармским офицером по прибытии. Не тут-то было ! Явившемуся Шкоту судебный следователь объявил, что болен и потому ни в каком обыске участвовать не
будет и дом не покинет. Можно себе представить сколь поражен был Шкот, наткнувшийся уже с первого шага на столь неприкрытый саботаж местного чиновничества.
Жандарм отправился к моршанскому полицмейстеру Тришатному и предъявил ему предписание губернатора об оказании всяческого содействия. Полицмейстер, застигнутый врасплох, не догадался сослаться на болезнь и ему пришлось собираться в дорогу. Около 20.00 Шкот и Тришатный прибыли на соборную площадь
Морши, на которую выходили постройки Максима Платицина. Пять больших домов были обнесены общей кирпичной оградой, делавшей их похожими на небольшую
крепость. Все окна платицынских домов были заложены кирпичом, что делало их вид еще более мрачным. В течение двух с лишком часов представители власти
добивались, чтобы им открыли ворота. Купеческя челядь отказывалась это делать без распоряжения хозяина и грозила спустить с цепей сторожевых псов.
Максим Кузьмич Платицын в это самое время, якобы, почивал в своем флигеле, расположенном на этом же дворе позади крупных домов, и никто из прислуги,
якобы, не осмеливался его будить. О правдоподобности такого объяснения предоставим читателям судить самим. В конце-концов, под угрозой сожжения зданий,
Шкот добился того, что Платицын лично вышел его встречать к воротам.
Начался обыск. Он продлился ... три недели.
Результаты его оказались и обнадеживающими, и обескураживающими одновременно. Прежде всего, не удалось найти "платицынские миллионы" и даже их след. Наличных
денег у "скопческого банкира" оказалось всего ... 400 тыс. рублей. Сумма смехотворная ! Не было ни малейших сомнений в том, что на самом деле Максим Платицын
оперировал деньгами раз в десять-пятнадцать большими - это становилось ясно из изучения его торговых операций. Но куда именно исчезли деньги проследить не
представлялось возможным. Племянник не повторил ошибок дяди и своевременно уничтожил бухгалтерские книги. Шкот не сомневался в том, что Максима Платицына
успели предупредить за несколько часов до обыска. Это мог сделать либо работник телеграфа, принявший телеграмму губернатора, либо судебный следователь, которому
эта телеграмма предназначалась. Забегая вперед можно сказать, что оба чиновника в дальнейшем были отставлены от своих должностей.
В качестве вещественных доказательств
причастности Максима Платицына к скопческому движению были описаны портреты Императора Петра
Третьего, Кондратия Селиванова и Александра Шилова ( идеологов "скопчества" ), а также Анны
Сафоновны - скопческой "Богородицы". В тайнике в спальне был найден календарь 1840 г. с надписью на полях,
представлялвшей собой подозрительное пророчество. Из двух писем, адресованных Максиму Платицыну
неизвестными лицами, м. б. заключить, что моршанский "корабль" находится в тесной связи с единоверцами
из Смоленска и Санкт-Петербурга.
Весьма любопытной можно считать и находку мешочка с монетами эпохи Петра Третьего.
рис. 7 : Золотые монеты времен Петра Третьего с изображением и вензелями Императора были особенно в чести у
скопцов : сектанты дарили их друг другу в качестве талисманов, молились им, использовали их для различных
мистических манипуляций. Уже одно то, как скопцы почитали эти монеты, наглядно свидетельствует о той глубокой
пропасти, что пролегла между их учением и Православной религией.
Выше уже было упомянуто, что скопцы с чрезвычайным трепетом относились ко всему, что имело отношение к персоне
этого монарха и несло на себе его изображения, вензеля и т. п. Монеты были объектом поклонения наподобие
священных предметов. Золотые рубли более чем столетней давности Максим Кузмич Платицын хранил в особом тайнике и было совершенно очевидно, что эти деньги являлись отнюдь не средством
платежа.
Наконец, в еще одном потайном месте - за плинтусом в спальне - были обнаружены пять бумажных свертков, каждый из которых содержал прядь человеческих волос. Из
визуального осмотра волос стало ясно, что все они принадлежали разным людям. Никаких пояснений о происхождении свертков Платицын не сделал, но Шкот считал, что
найденные волосы являлись еще одной скопческой реликвией и принадлежали различныим сектантским "святым".
Следует отдать должное жандарму - в "деле Платицына" он проявил завидное упорство и похвальную принципиальность. Попытки жаловаться на него, денежные посулы
и т. п. рычаги закулисного воздействия к успеху не привели - Шкот методично ломал скопческое подполье. Еще во время обыска платицынских хором он объявил об аресте всех домочадцев, приживалок и домашней прислуги "кормчего". За ними в скором времени последовали торговые партнеры и друзья Максима Платицына.
Буквально в течение
недели по прямому указанию Шкота были арестованы 48 человек - сплошь известные в
Моршанске и уезде люди. Приезжий жандарм продемонстрировал всем, что готов действовать без оглядки на чины,
богатство и влияние местных.
Все арестованные по приказанию Шкота лица подвергались медицинскому освидетельствованию. Благодаря этому удалось установить поразительный факт : Максим
Кузьмич Платицын кастрирован не был. Это казалось невероятным и на первый взгляд подобное открытие грозило рассыпать все следствие. Дабы объяснить это открытие
потребовалась определенная работа, благодаря которой стали известны поразительные факты из истории скопческого движения.
Идеологи секты, встревоженные растущим преследованием властей, еще в 40-х годах 19-го столетия стали склоняться к мысли о необходимости отказа от кастрации
отдельных категорий своих последователей, поскольку подобная операция была слишком уж демаскирующей. Дабы спасти самих себя от подозрений полиции главари сектантских
организаций посчитали необязательным отрезать самим себе "ключи ада". Трудно охарактеризовать тот цинизма, каковым дышит подобное решение : вожди требуют кастрации
своих последователей, зачастую проводят такие операции насильственно, но самих себя милосердно щадят ! Скопческие идеологи учили, что увечащая операция
необходима
для спасения души, но потом оказалось, что душу можно спасать и без нее. Вот только не каждую
душу, а именно высокого начальника. Причем рядовым адептам ничего о подобных теологических изысках не
сообщалось по вполне понятным причинам. Когда в Моршанске стало известно, что Максим Платицын самый что ни на есть "мужчина в силе"
многие рядовые скопцы отказывались в это верить, полагая, слух этот нарочно распущен полицией для дискредитации "великого кормчего".
Но все остальные лица, арестованные по этому "делу" оказались скопцами самыми настоящими.
В ходе следствия выяснилось, что Максим Платицын сообразно своему высокому положению в скопческой иерархии имел свиту из 9 женщин. Среди них была его тетка - мрачная
и нелюдимая 70-летняя Татьяна Платицына, фактически возглавлявшая этот своеобразный женский монастырь. Все женщины из "свиты" Максима Кузьмича жили в его доме, столовались
вместе с ним, отправляли сектанские обряды. Протоколы медицинского освидетельствования зафиксировали следы тяжелых увечий женской плоти : все пострадавшие были лишены
грудей, их половые органы были изуродованы коллоидными рубцами, образовавшимися на месте прижиганий. Скопческие знахари, видимо, пускали в ход и раскаленные инструменты.
Самое гнусное в этом расследовании заключалось в том, что Максим Платицын
демонстрировал истовую ревность в отношении Православи
я. С видом оскорбленной невинности
он кричал на допросах о том, будто является искренним верующим и
образцовым прихожанином. Платицын требовал допроса своего духовного отца и допрос такой состоялся. Из него
стало известно, что Максим Кузьмич много жертвовал как в кассу общины, так и вообще на благотворительность.
Впрочем, в данном случае хитроумие споческого банкира уже никого обмануть не могло : Платицын-старший в 1838 г.
наглядно продемонстрировал как далеко может зайти подобное показное благочестие. Племянник оказался
достойным воспреемником дядиного опыта.
Следствие по "делу Максима Платицына" вел следователь окружного суда Дураков.
Несмотря на смехотворность фамилии, чиновник этот отработал свою задачу на редкость добросовестно. Он с
самого начала ставил перед собой задачу не ограничивать расследование одной лишь фигурой Платицына, а
напротив, широким бреднем охватить как можно более широкий круг сектантов. Цель была сформулирована
правильно, поскольку противоречивые интересы разных лиц на определенном этапе непременно д. б. заставить
их разоблачать других, выгораживая себя. Такие разоблачительные показания были получены практически в отношении
всех арестованных ; большинство из этих показаний звучали столь весомо, что прокуратура сочла возможным предать
суду 40 из 48 арестованных.
Полицией были предприняты обширные раскопки в подвалах под домами Платицына. Несмотря
на большой объем проделанной работы, человеческих останков там так и не нашли. Дураков склонялся к мысли, что
все они были перезахоронены, возможно, еще во времена Платицына-старшего, когда эти подвалы уже привлекли к
себе внимание властей.
Суд, проходивший осенью 1869 г., был отмечен чрезвычайным упорством обвиняемых.
Запирательство, ложь, разного рода симуляции скопцов превращали порой судебные заседания то в драмкружок, то в
"клуб веселых и находчивых". Максим Кузьмич Платицын защищался не только предельно нагло, но и бестолково. Он отрицал все, причем буквально такими словами : "Откуда все улики явились - не
знаю" ( ... ), "женщин держал при себе для домашней прислуги, а что оне оскоплены - не знал я" ( ... ), "ни того не помню, ни этого",
"портреты скопцов Селиванова и Шилова и иные подобные вещи как очутились у меня тоже не помню и не знаю" и пр.
На судебных заседаниях Платицын присутствовал в мундире с шитыми золотом обшлагами, с орденом на груди ; по несколько раз
на дню он переходил от демонстрации высокомерного пренебрежения в отношении членов судебного присутствия к фамильярному панибратству.
Он так и не признал себя скопцом, говорил о себе как о ревностном православном верующем и ни единым добрым словом не отозвался о
своих подельниках. Напомним, что с большинством этих людей он не только прожил в одном городке много десятилетий, но даже вел
крупные торговые дела и делил кров.
По высочайшей конфирмации от 16 октября 1869 г. Максим Платицын признавался виновным в насаждении скопческой ереси и лишался всех
отличий и прав. Он был отправлен в Восточную Сибирь на вечное поселение. В Сибирь также ссылались Татьяна Платицына и вся женская
"свита" "кормчего". К высылке в Сибирь приговаривались также и иные обвиняемые : Ефим Кунавин, 69 лет ( один из подозреваемых во
время "расследования 1838 г." ); Василиса Жданова, 84 лет; Иов Зыкин, 79 лет. Остальные обвиняемые хотя и были признаны виновны в
исповедании "скопческого закона" получили сравнительно мягкие приговоры и остались жить в Морше.
П а л а ч и - с т р а д а т е л и : У человека, впервые прикоснувшегося к истории скопческой ереси может сложиться совершенно
превратное представление как о сектантах, так и о людях им противостоявших. Человеку неискушенному будет непонятна та
специфическая сложность расследований ритуальных преступлений, которая не раз заводила следствия в тупик.
В самом деле, почему бы просто не опереться на показания пострадавших от насильственного оскопления и по составленным словесным
портретам не арестовать тех, кто им соответсвует ? Но в том и состояла сложность подобных расследований, что такая методика почти
никогда не срабатывала.
Скопцы выработали совершенно уникальную преступную технологию. Насильственная кастрация разбивалась на несколько взамосвязанных операций,
осуществление которых требовало привлечения нескольких человек.
Обыкновенно у сектантов существовал наводчик, который выбирал потенциальную жертву. Выше уже отмечалось, что скопцы чрезвычайно
любили держать гостиницы и постоялые дворы, т. е. такие места, через которые проходило множество людей. Выбрав в массе путешествующих
мужчин человека, отвечавшего скопческим критериям, наводчик информировал об этом другого сектанта, которому предстояло сыграть роль
палача. Палач и жертва никогда до нападения не встречались. Наводчик, выведав у потенциальной жертвы предпологаемый маршрут, стремился
задержать человека насколько это возможно и оповещал палача. Тот выдвигался по предпологаемому маршруту следования и распологался в
таком месте, которое представлялось удобным для нападения. Само посягательство происходило либо в сумерках, либ ов ночное время и
напоминало банальный грабеж : в ход шла дубина, потом - нож. Когда жертва приходила в себя, то обнаруживала, что кошелек нетронут,
а "ключи ада" не отягощают более штанов.
 |  |
|