Текст обвинительного заключения был внутренне противоречив и не содержал ответов на большое число вопросов, требовавших разъяснения. В числе последних можно назвать следующие явные несуразности :
       - наличие ран на животе Матюнина, о существовании которых свидетельствовал Голова, не подтверждалось протоколом аутопсии трупа ;
       - согласно официальной точке зрения жертва в момент источения крови была раздета до пояса, однако, тогда невозможно понять происхождение кровавого следа на её рубахе, как "будто бы кто-то обтирал руку", согласно формулировке акта осмотра места происшествия, датированного маем 1892 г. ;
       - несоответствие роста погибшего высоте перекладины в родовом шалаше Моисея Дмитриева. Длина обезглавленного трупа составляла 162 см., высота шалаша в самой высокой его части - 167 см. Понятно, что при таком соотношении подвешивание Матюнина становилось невозможным, тем более что ему под голову для сбора крови подставляли тазик. Впоследствии для объяснения этого несоответствия Голова в своих показаниях в суде утверждал, будто вотяки подвешивали уже обезглавленное тело. Однако, в этом случае терялся сам смысл подвешивания ( для получения интенсивного кровотока из раны ), поскольку основной поток крови при отсечении головы будет иметь место в первые секунды после декапитации, пока не остановится сердце ;
       - на ногах Матюнина, согласно протоколу вскрытия трупа, не было следов сдавления верёвкой, которые неизбежно д. б. остаться в случае подвешивания ;
       - у трупа не была удалена печень, являвшаяся по вотяцким представлениям наряду с сердцем и лёгкими, важнейшим жертвенным органом ;
       - обвиняемые принадлежали к двум вотяцким родам и всегда приносили жертвы различным "богам" в разных "родовых шалашах". Обвинительное заключение никак не объяснило причину по которой люди, ранее не молившиеся вместе, решили изменить своим традициям ;
       - обвинение считало, что забойщик скота Кузьма Самсонов был нанят религиозыми фанатиками за деньги. Но по утверждениям самих вотяков, подкреплённых этнографическими данными, жертвенное убийство всегда осуществлялось особым жрецом. Вообще, вотяцкое жречество имело 3 степени посвящения и только жрецы высшей степени пользовались правом осуществлять заклание жертвенной дичи. Это право нельзя было продать, купить или произвольно передать другому лицу ;
       - в обвинительном акте указывалось, что Матюнин за несколько часов до убийства пил водку и курил. Между тем, по абсолютно достоверным сведениям, сообщённым его вдовой, он никогда не пил спиртного и не курил. Будучи эпилептиком, он прекрасно знал, что эти привычки могут иметь для его здоровья самые пагубные последствия и был потому трезвенником не за страх, а за совесть ;
       - следствие предпочло не заметить оень важные для понимания сущности дела сообщения жителей села Кузнерка отца и сына Санниковых, а также их батрака Михайлова, согласно которым Конон Матюнин две ночи ( с 3 на 4 мая и с 4 на 5 мая 1892 г. ) провёл в доме Санниковых. Если эти сообщения соответствовали истине, то получалось, что Матюнин в ночь своей предполагаемой гибели находился в 35 км. от Старого Мултана и оставался жив и здоров. Убийство его, видимо, произошло совсем не там и не тогда, как это предполагало следствие ;
       - большим и явным недостатком работы обвинения было то, что следствию не удалось найти ни одного человека, проходившего мимо тела убитого Матюнина. Одна только Головизнина призналась в том, что 5 мая ходила по тропе, на которой лежал труп. Между тем, тропа, на которой лежало тело, была местом весьма посещаемым, поскольку это был кратчайший путь к магазину Петровского в селе Анык. Положение трупа и его одежды, согласно рассказу Головизнинной, менялось : сначала его голова была прикрыта подолом азяма, затем кто-то отбросил подол с верхней части туловища, а 8 мая, когда возле трупа появился первый полицейский, оказалось, что азям уже лежит под спиной трупа и "одет в рукава". Ясно было, что возле трупа Матюнина в период 5-8 мая побывало большое количество людей, но полиция вовсе не озаботилась установлением их личностей. Совершенно непонятно, почему следствие не заинтересовалась этим весьма важным вопросом ;
       - согласно обвинительному заключению, сокрытие трупа осуществлял 60-летний Моисей Дмитриев. Тело убитого Матюнина он, якобы, вместе с женою вывез на своей телеге по пути на мельницу Фомы Щербакова. Там, где от дороги отделялась тропинка, он взял тело на руки и по тропинке отнёс его в лес. Обвинение считало, что Дмитриеву следовало пройти с трупом на руках не более 170 метров, сами вотяки утверждали, что труп Матюнина находился гораздо глубже в лесу, примерно метрах в 400 от дороги. Не совсем понятно, мог ли 60-летний Дмитриев в силу своих физических данных, осуществить в одиночку перенос груза весом не менее 4 пудов на такое расстояние по пересечённой местности ( никто состояние его здоровья официально не обследовал, а на суде Дмитриев не присутствовал по причине смерти в тюрьме ). Но главная проблема с размещением трупа заключалась даже не в этом : было совершенно непонятно, почему труп Матюнина оказался оставлен прямо на тропе. Ничто не мешало Дмитриеву отнести опасный груз буквально на 10-20 метров в сторону и оставить за каким-нибудь естественным укрытием, прикрыть мхом и пр. Это позволило бы вообще исключить обнаружение трупа и полностью скрыть сам факт преступления.
     Суд по обвинению группы мултанских вотяков в предумышленном убийстве К. Матюнина ( статья 1454 "Уложения о наказаниях" ) открылся 10 декабря 1894 г. в Сарапульском окружном суде. Председательствовал на процессе судья Горицкий, обвинение поддерживал помощник окуржного прокурора Раевский, защиту подсудимых осуществлял присяжный поверенный Дрягин ( один на всех обвиняемых ).
     Особенностью процессая явилось принятое судом решение о проведении его в условиях неявки значительного числа свидетелей. Показания большого числа свидетелей, прежде всего деревенских жителей, были зачитаны по протоколам допросов, что исключило их перекрёстный допрос. Судья явно позиционировал себя сторонником обвинителя и принимал решения, ущемлявшие возможности адвоката по защите интересов обвиняемых.
     Так, например, Дрягину не позволили объяснить присяжным заседателям происхождение приобщённых к делу вещественных доказательств - окровавленных плошек и таза, изъятых в шалаше Моисея Дмитриева. Присяжный поверенный обратился к обвинителю с просьбой рассказать о том, каким образом в деле появился волос Конона Матюнина, якобы, найденный приставом Шмелёвым в "родовом шалаше" Дмитриева ( напомним, что эта, в высшей степени сомнительная "находка" оказалась удивительным образом сделана в 1894 г. в ходе несанкционированного и неофициального обыска, далеко не первого по счёту ! ). Судья признал вопрос "несущественным" и разрешил помощнику прокурора не отвечать на него.
     В высшей степени характерным для этого суда оказался эпизод с допросом полицейского урядника Пивоварова. В 1894 г. он был свидетелем того, как пристав Шмелёв допрашивал вотяков... угрожая им чучелом медведя. Пристав требовал у допрашиваемых клятвы перед чучелом и грозил им, что в случае лжи, они будут растерзаны. Существовал определённый, установленный законом регламент допроса ( определявший его время и продолжительность, форму задаваемых вопросов, правила оформления и пр. ) и понятно, что приведение обвиняемого к клятве перед чучелом животного являлось настоящим глумлением над правосудием. Когда присяжный поверенный Дрягин начал задавать Пивоварову вопросы об этих допросах, его немедленно остановил председательствующий и потребовал, чтобы вопросы защиты касались только тех обстоятельств дела, для уточнения которых Пивоваров был вызван в суд.
     И совсем уж возмутительна оказалась та бесцеремонность, с которой обвинитель вёл себя по отношению к защитнику. Раевский неоднократно перебивал присяжного поверенного как при допросе последним свидетелей, так и при его обращениях к присяжным. Председательствующий не останавливал обвинителя и в такие минуты самоустранялся от ведения заседания.